- Отпусти меня!
В который раз требовал Джеймс, сотрясая прутья клетки в тщетной попытке их выломать или расшатать. А может просто привлечь внимание. Стража была смешанной: с одной стороны вороненые гвардейцы Регины, с другой - бело-голубые рыцарь Георга. Для них он больше не был принцем, только преступником, приговоренным если не к смерти, то долгим мукам. И всем этим мужчинам, закованным в сталь доспехов было плевать на участь человека, перед которым когда-то преклоняли колено.
- Выпустите меня немедленно! Я требую!
Никакой реакции. Только где-то в лесу, за краем дороги, поют сверчки. Блеклое солнце, как будто пыльное и грязное, даже толком не греет. А может Прекрасный принц дрожит от нервного возбуждения и страха? Где сейчас его Белоснежка? Оплакивает свою несостоявшуюся любовь или готовится бороться за его жизнь? В любом случае, все тщетно. Не явись королева Регина, "отец" казнил бы своего непутевого приемыша, предателя, поставившего свои интересы выше государственных. А сейчас его везут по бесконечной проселочной дороги меж рядов гвардейских сосен из одной клетки в другую, только чтобы заставить их обоих страдать. Джеймс с ненавистью глянул на равнодушно-прямые расслабленные спины стражи, никто из них даже не подумал обернуться. Только кто-то из подданных короля Георга проворчал что-то неразборчивое в прорези своего остроконечного шлема.
Еще один удар по прутьям. Клетка покачнулась всем основанием, но устояла, глухо стукнувшись днищем о дерево повозки. Не сбежать, не выбраться, не подать весточку друзьям, не предупредить Белоснежку. Джеймс в отчаянье скрипнул зубами, сдерживая рвущиеся наружу чувства.
- Мерзавцы! Ублюдки!

Стук копыт. Принц поднял всклокоченную голову, чтобы увидеть, как к нему приближается королева Регина, ухмыляющаяся, довольная своей победой, не скупящаяся на слова. Пусть они ничего не значили в этот момент, но и говорила королева только для того, чтобы еще пуще позлить своего пленника, превращая отчаянье в сумасбродную ярость.
До сего дня Джеймс знал только два сильных чувства: страх и любовь. С этого момента он познал так же ненависть, но не ослепляющую и рождающую только внутреннюю пустоту и боль, которую не способна заполнить даже свершившаяся месть, нет, совсем иную, холодную, прагматичную и уже этим опасную. Прекрасный принц, этот благородный и бескорыстный рыцарь, герой сражений с чудовищами, глядя на Злую королеву, мысленно клялся самому себе, своей чести и гордости, что уничтожит стерву, сотрет с лица земли. Как только у него будет возможность... Если хоть когда-нибудь у него будет такая возможность... Если вообще у него хоть когда-нибудь будет возможность сделать больше двух шагов.
- Отблагодарить? Выпусти меня, и я тебя так отблагодарю... - Прекрасный принц гордо вскинул подбородок, отказываясь смотреть в лицо этой чудовищной женщине. - Куда меня везут? На новую плаху?

Серые, потемневшие от гнева, глаза Джеймса против  почти черных очей королевы. Ненависть. Кажется, в этот момент они понимали друг друга лучше, чем все остальные существа этого мира, были схожи настолько, насколько никогда бы принц не стал походить на Георга. Глупо отрицать очевидное, мужчина хотел смерти Регины. И это чувство тоже было для него в новинку. Тени росли, ширились, наполняли собой и без того узкую, точно для опасного дикого зверя, клетку. А Прекрасный принц сейчас им и являлся, неприпучаемым, ненавидящим присутствующих всем своим естеством. Покажи ему в этот момент голову возлюбленной, пожалуй, получив свободу, Джеймс мог бы стать самым злым героем этой сказки... Белоснежка. Слово рождает образ. Вот и сейчас, стоило мужчине мысленно произнести имя милого человека, как тут же представился ее образ, отрезвляя, заставляя взять свой гнев под контроль и, прикрыв глаза, отпустить все мрачные мысли прочь. Румпельштильцхен был прав, любовь величайшая и опаснейшая их всех сил на свете. Она может как уберечь человека от тьмы в его душе, так и толкнуть в ее душные, липкие объятия. Разрушение и созидание, смешанные воедино. Не зря, отдаваясь любви, люди инстинктивно боятся, опасаются, маскируют ее чем угодно, кроме очевидного и такого короткого названия. Но сейчас, в эту самую минуту, одно только воспоминание о пережитых вместе с Белоснежкой минутах, о тепле ее губ и нежности кожи, о понимающем, проницательном взгляде синих глаз отогнало сосущую болезненную пустоту в душе Джеймса, оставив вместо нее теплоту и надежду. И именно они помогли мужчине все-таки отвести взгляд от лица Регины и, тяжело вздохнув, проглотить все едкие слова в ответ на ее грубость.
А может быть это был просто инстинкт самосохранения?..
До вечера пленника никто не тревожил. Снова нестройный ряд спин, черных и белых. На границе королевств, рыцари Георга, преклонив головы в остроконечных шлемах, простились в королевой и повернули обратно, в замок своего сюзерена. Но даже теперь принц и думать не мог о побеге. Черных, точно вороново крыло, гвардейцев было слишком много, а магия Регины чрезвычайно сильна. Попытаться сбежать - смело, но глупо.
Принц надеялся, что после вечернего инцидента вдовствующая королева не будет баловать своего пленника обществом. Ничуть. Время она, надо сказать, выбирала самое неподходящее. Холодный, надменный голос Регины разбудил Джеймса, задремавшего, привалившись спиной к углу клетки, вырвав из того момента блаженного забытья, когда тело начинает расслабляться и забывать о дневной усталости, а мысли уносятся прочь, отпуская сознание в блаженное ничто. Вздрогнув, мужчина поднял голову.
- Может быть оставишь меня в покое, ваше величество? - глухим, хриплым со сна голосом поинтересовался принц, мешая вежливое обращение и притворно учтивый тон с грубостью слов и взгляда. - Куда мы едем?
Пить действительно хотелось, как, в прочем, и есть. Но принимать съестное из рук ведьмы Джеймс не стал бы.

Принц не отрывал взгляда от шеи королевы, длинной, что называется "точеной". Вот дернулись горловые мышцы, когда Регина на глазах у измученного жаждой пленника осушила флягу, вот она неторопливо повернула голову в его сторону... Как же хотелось обхватить эту шею, тонкую и хрупкую для сильных рук бывшего фермера, сдавить, чувствуя ошалелое биение пульса под пальцами, напряженно ожидая хруста сминаемых позвонков, ощущая как с каждой секундой холодеет бледная кожа узурпатора, синеют капризные губы и гаснет, навсегда гаснет, ликование и победный блеск в темных глазах. Казалось, Джеймс даже забыл дышать, отдавшись на милость своей ненависти. Он несколько раз нервно облизнул губы, прежде чем ответил Регине.
- Не мудрено. Во всей твой черной своре нет ни одного мужчины, только трусливые шавки, - говорил мужчина достаточно громко, чтобы не сомневаться в том, что гвардеец поблизости его слышит. Мелочная, глупая месть, дурость, за которую еще придется поплатиться во время этой долгой дороги. Криво ухмыльнувшись, отчего шрам на подбородке дернуло болью, принц снял с себя грязный и все еще влажный дуплет, к тому же пропахший застарелым дорожным потом, и бросил к противоположному краю клетки, о который облокотилась ведьма. - Согрейся.
Не жест великодушия, не попытка давить на жалость, которая черной королеве вряд ли была когда-нибудь знакома. Еще одна издевка, такая же жалкая, как и предыдущая. Понимали это гвардейцы, понимал это и Джеймс, но стерпеть, промолчать оказалось выше его сил. Ему была свойственна мелочная мстительность, недостойная принца. Но ему же была, как оказалось, и ненависть, рождающая месть великую. О ней королева узнает потом, если только посмеет тронуть Белоснежку.
- Ты что-то путаешь, ваше величество, - покачал головой принц, то ли возражая своему врагу, то ли отгоняя мрачное предчувствие, враз замедлившее биение сердца, породив в нем страх и почти физическую боль. - Белоснежку в ее замке, наследстве ее отца, ждет ее гвардия, которая примет ее как свою правительницу с распростертыми объятиями. И покарает узурпатора. Ведь ты же знаешь, что так оно и будет, ваше величество, это знаю я, это знаешь ты. И боишься, не правда ли? Боишься девочки, у которой когда-то отобрала право на счастье.
Принц готов был сейчас сказать все что угодно, только для того, чтобы разозлить Регину, заставить ее выйти из себя, взорваться, совершить глупость и открыть клетку, чтобы наказать строптивого пленника. И уж тогда-то он свой шанс не упустит! Если есть хоть один шанс из миллиона уберечь Белоснежку от беды, он просто не имеет права его упустить.

Настроение

В какой-то момент Принцу показалось, что план сработал.
Студеная, точно из царства зимы Снежной королевы, вода из ниоткуда с размаху да по почти обнаженной коже. Мужчина вздрогнул всем телом и не смог удержать сдавленного воя, сквозь который можно было расслышать брань. Второй раз да день эта дрянь устроила ему внеплановое купание. Одежды из плотной кожи только начала подсыхать, а теперь снова была отвратительно мокрой, липла к коже, мешая телу согреться вновь. Джеймс дрожал, казалось, каждым мускулом: нервно сжимались пальцы, натягивая побледневшую враз кожу на костяшках, дергалась жилка на виске, дрожь заставляла плечи судорожно передергиваться... Дьявольский холод и ни с чем не сравнимая злость. Наверное, так себя чувствуют огры, запертые на островах.
Принц не сразу понял, что происходит. В одночасье королева оказалась возле него, как будто и не замечая растекающуюся по полу клетки холодную лужу. И... К небогатому спектру эмоций мужчины добавилось еще одно - страх. Джеймс так редко его испытывал, что не сразу узнал эти узловатые, холодные пальцы с длинными когтями, сдавившие сердце. Пленник ошалело смотрел на руку, почти по локоть погрузившуюся в его грудь, едва ли не скрипя зубами. Страх по разному действует на людей: одних он заставляет бежать, других лгать, третьих покорно замирать, а четвертых бросает в самоубийственную лобовую атаку, когда уже не думаешь о победе, поражении или тактических хитростях. Джеймс был из последних.
- Так заставь меня замолчать, ваше величество, - сквозь стиснутые зубы едва ли не прошептал принц. И даже голос его как будто дрожал. Мужчина упрямо поднял взгляд и заглянул в глаза Регине, бездонные и пугающие из-за расширенных зрачков. У него, наверное, не лучше. О том, что существует остальной мир помимо этих глаз принц уже не помнил. - Ты можешь меня только убить, как самый жалкий из всех трусов. Что тебе стоит чуть сильнее сжать мое сердце? И я больше никогда не смогу напоминать тебе о том, какое же ты лживое ничтожество. Без сердца, без семьи, без друзей. Но зато со сворой шавок. Или тебе даже нравятся, как они подобострастно лижут твою...
Мужчина не договорил, сам себя оборвал. Он больше не фермер, умереть ему суждено принцем. Благородство дарует не кровь и даже не воспитание, есть в некоторых людях врожденное чувство порядочности, чести, достоинства. И такой человек не посмеет себе быть грубым и мелочным даже перед капризным лицом смерти. Джеймс таким человеком не был, но старался им стать ради матери, ради Белоснежки, ради себя. Поэтому он оборвал начатую грубость, заменив ее короткой ухмылкой на бледных губах, да и так вскоре опала. Пальцы бережно, точно кот пойманную мышь, сжимали его сердце, перехватывая дыхание.

Ноги подогнулись сами собой. Ни фермер Дэвид, ни принц Джеймс никогда не стояли ни перед кем ни коленях, но почему-то это вышло очень просто и естественно. Через и без того мокрые плотные штаны не чувствовалось, насколько пол клетке мокрый и холодный. Пленник вообще не чувствовал. Он не мог отвести взгляда от своего сердца, мерно сжимающегося и разжимающегося в ладони королевы, продолжая гнать несуществующую кровь.
Пальцы аккуратно приподняли подол платья, и сложно сказать, чего там было больше - наносного, чужеродного благоговения, которое Джеймс в себе ненавидел, или гадливости, с которой, казалось бы, землепашец не должен быть знаком. Губы нехотя коснулись подола, уколовшись о песок и иглицу, липшие на него в лесу. Насколько же мягкие и нежные губы у Белоснежки. Насколько груба темная ткань. Ненависть и презрение жгли изнутри, несказанная брань царапала гортань, тело дрожало. Принц смотрел снизу вниз, но не на Регину, на сердце, большой, ярко-алое сердце сильного человека, испорченное темной червоточной, испачканное грязной магией проклятой ведьмы. Когда-то, еще в прошлой жизни фермера, Дэвид не мог даже предположить, что сможет желать вреда живому существа, что ему будут доставлять удовольствие мысли об убийстве... Но в те годы он не собирался примерять и перевязь с мечом, оружием благородных. Оказывается, простая и незаметная жизнь пастуха, ремесленника, крестьянина чище и проще, чем судьба принца. Ведь только став Джеймсом он научился жестокости и познал истинный гнев, рождающийся не в голове, а в сердце. Том самом сердце, что трепыхалось в руках его врага. А ведь он клялся, что оно навсегда, до скончания времен, принадлежит Белоснежке.
- Будь проклята ты и твоя трусливая магия, ведьма, - прохрипел мужчина, так и не поднявшись с колен. - Но ты еще узнаешь, что такое вкус песка и пепла.
Как он только что узнал, прикоснувшись губами к подолу ее платья.