Замок сира Мориса он давно уже воспринимал собственным вторым домом. Или третьим - тот дом, который состоял из туго сплетенного узла дорог тоже не следовало списывать со счетов.
В любом случае, здесь его знали и ждали с радостью - он отвечал обитателям этого места полной взаимностью.

Приехавший далеко заполночь Томас чуть ли не до рассвета беседовал с сиятельным князем - тому, конечно же, куда выгодней было узнавать новости Зачарованного Леса из первых рук, а не по скупым донесениям полуграмотных гонцов да вовсе безграмотных осведомителей. А экономическая обстановка бедного на ресурсы княжества не позволяла недооценивать вес всякого неизвестного прочим нюанса.
Сир Морис был отменным правителем и очень неглупым человеком: имей Френо чуть больше ресурсов - и эти земли могли бы процветать на зависть всем, но - увы, заболоченная и скупая на всходы земля очень неохотно делилась с людьми своими дарами.
Так что и тот факт, что Френо стоял до сих пор и границ своих не сузил уже был немаленьким достижением.

Однако полуденное солнце все-таки заставило Рифмача продрать глаза, умыться ледяной водой и, на ходу раскланиваясь с челядью, отправиться в основной пункт своего пребывания под сенью замка: библиотеку.
Каталог.
Толстенный, уже слоящийся от годов и амортизации, с поплывшими кое-где чернилами - от начала и до конца написанный его, Сказочника, рукой.
Зачарованная Голубой Феей Книга принадлежала всем и каждому, Томас только выполнял условия уговора, адресуя свои записи любому, кто потом, через множество лет, будет перелистывать эти страницы. У его послания через века было столько адресатов, что можно было считать, что адресата не было и вовсе.
Каталог был детищем совсем иного рода: пусть и пользовались им все гости библиотеки, но эту сказку о том, как не потеряться среди леса стеллажей и выйти без потерь из пустыни непериодических изданий он уже много лет адресовал одному-единственному человеку.
Каковой человек сейчас, лаская взгляд золотистыми пятнами лучей на солнечно-желтом домашнем платьице, стоял сейчас у окна, близоруко поднеся к глазам очередной фолиант.

- Доброе утро, малышка. - Томас улыбнулся. - Хотя нет, ты у нас теперь взрослее взрослого. Буду вести себя прилично. Доброго дня, светлейшая княжна! - и, сорвав с головы тщательно выбитую от дорожно пыли шляпу, Рифмач церемонно раскланялся. Даже серьезную мину на лицо навесил, пусть и продержалась она ровно пять секунд.
- Значит, тебя можно поздравлять? - мужчина глядел лукаво и чуть ехидно. - Но я не буду. Гастон, малышка, серьезно? Утешь старого бродягу, милая, скажи, что за то время, пока меня носило по Островам, он научился читать. Ну хоть по слогам.

Сказочник никогда не думал, что Бэлль будет сидеть в девицах всю свою жизнь, но отчего-то рассчитывал, что сир Морис не будет так уж сильно спешить со всей этой статусной чепухой в отношении собственной дочери.
И уж на все сто процентов Томас был уверен, что его юная ученица достойна чего-то лучшего, нежели родовитый рыцарь, чьи способности к той же арифметике ограничивались типичным для большинства населения спектром "Раз-два-три-четыре-пять-МНОГО".

Перестань паясничать, ну вы только подумайте! Пятнадцать лет пигалице - а туда же. Ох уж эти девы юные - стоит только обзавестись статусной побрякушкой на тоненьком пальчике - и все, напрочь вылетает из головы тот факт, что еще можно сказать вчера (ну хорошо, не вчера, а полтора года назад) самой занимающей ум проблемой было измышление нового наряда для любимой куклы. Впрочем, справедливости ради стоило отметить, что и тут интерес у юной княжны был больше исследовательским - ей тогда зашла блажь изучать церемониальные тонкости костюмов северян...

Томас рассмеялся, обхватил девушку за талию и несколько мгновений кружил по библиотечной зале в шутейном подобии вальса.
Но библиотека - все ж таки библиотека. Храм знаний, не меньше. Следует иметь хотя бы немного совести, не так ли?
Вернув Бэлль обратно на грешную землю, Томас с самым серьезным выражением лица дослушал отповедь и сделал скорбную мину.
- А я? А как же я? - мужчина заломил шляпу на затылок и обезоруживающе улыбнулся. - Умен, начитан, хорош собой и даже местами аристократичен, если генеалогическое древо не врет. Мечом, кстати, как и твой суженый-ряженый размахивать умею. Но, в отличие от него, годен не только в бою и попойке. А еще я очень скромен.

Гастон, на самом-то деле, был славным малым: и не таким уж глупым (по крайней мере в сравнении с большей частью рыцарства), и понятия о чести-совести и всем прочем были на месте, да и с лица ничего себе так - по крайней мере горничные в замке уже не первый год вздыхали томно вослед бравому рыцарю...
Но этот вот "рыцарь без страха и упрека", повелитель дураков - и рядом с Бэлль?
Не то, чтобы ревность. Нет, вряд ли она - осталось же у Рифмача еще что-то из категории "любуйся, но руками не тронь".
Но сожаление и негодование - Бэлль цветок редкий, экзотический, а для этих мест, бедных всем, включая и умы - так просто уникальный. А его, значит, в угоду традициям да правилам - оп-па, и на общую грядку.
Сомнений в том, что девочка и в канаве выстоит и цвести начнет еще краше не было - это был цветочек не капризный и стойкий на манер оловянных солдатиков, коими в детстве все игрались, но - какое нелепое расточительство, право слово.
Такая ведь могла бы случиться сказка, истинное украшение Книги, а теперь? Вышивать, следить за челядью и рожать детишек, пока время не выйдет...

От этого веяло уже не сказкой, но тоской и унынием.
Очевидно, понимал это и сир Морис - не даром же в разговоре оную помолвку раз двадцать помянул, рассуждая, как бы между делом, что эх, не была бы Бэлль барышней - плюнул бы на все правила наследования, да сам бы снарядил ее с Томасом в дорогу...
Сказочник только молчал, да чесал в затылке - фактически, незавуалированное приглашение Бэлль под шумок умыкнуть, а там уж будь что будет.

А он что?.. А, дрянь дело.
Умыкнул бы, честное слово, Бэлль навряд ли бы испугалась дороги и отсутствия каждый вечер горячей ванной, но... Рифмач был в пути с четырнадцати лет и, честное слово, это только на бумаге все гладко да ровно, а в жизни чего только не бывало - и драться одному против троих приходилось, и с шибеницы его за секунду до того, как нога палача чурбан из-под ног выбьет помилованием высочайшим снимали...
Томас риск любил и собой был готов рисковать сколько угодно - но вот княжна Френо в список того, что можно поставить на кон и от том не печалиться не входила.

А посему предстояло ему подкалывать Бэлль о суженом-ряженом и где-то внутри себя прозревать не слишком-то уместную ситуации настоящую грусть.
А раз грустно - значит, леди, джентельмены, доны и донны - надобно шутить и смеяться.
Это выручает всегда.
- А торчал я, милая, в этот раз в основном на Севере. Мы же ничего о них толком не знаем - да и не привечают особенно там выходцев из прочих королевств. Закрытые земли, никакой с ними Терра Инкогнита не нужно. Ну, впрочем, ко мне там, кажется, уже привыкли... - мужчина ухмыльнулся, вспоминая первые свои странствия по Китаю... Вот это была потеха - вечные беседы слепого с глухими.
- Язык их заодно чуть подтянул. Поэтом в Китае мне, конечно, не быть, но хотя бы дети хохотать над словесными конструкциями перестали, что уже, знаешь ли, достижение... Кстати. - он досадливо щелкнул пальцами на собственную забывчивость и снял с пояса объемистый мешочек. - Привет тебе от тамошних земель. Книги, Бэлль, книгами, их я к вечеру распакую, а это штучка любопытней.
На ладошку девушки высыпалась горсть самого непритязательного вида семян.
- Если торговец не соврал и мои глаза меня не обманули - из них может вырасти Огненная Лилия. Цветок, здесь так вообще не встречающийся обладающий немалыми целебными свойствами и очень красивый. Хотя ты, впрочем, куда красивее. А про лекарские его возможности прочтешь, пожалуй, сама - я и книгу привез, и насколько свитков с разъяснением иероглифов в дороге составил.

- Полтора года моего отсутствия растянулись для тебя на все четыре? - Томас деланно округлил глаза и рассмеялся. - Ну что сказать... Польщен! Хотя одна моя знакомая из Солетоса, кажется, на полном серьезе утверждала, что лучший муж - это слепоглухонемой капитан дальнего плаванья. И гляди, даже к этому идеалу я куда ближе, чем Гастон.

А теперь ведь еще придется витиевато и долго (потому как если коротко и быстро - может и не понять) объяснять Гастону собственный статус нахождения в замке в целом и при юной невесте - в частности.

Годы дороги, снабдив Томаса исключительными знаниями в области традиций, обычаев и укладов самых разных народов, стран и сословий, напрочь выбили из него умение все эти этикетные премудрости должным образом чтить. По прошествии лет становилось все более очевидным, что это - не более, чем обертка, под эфемерной и неприглядной броней которой кроется замечательный факт: если всю эту сверкающую и колющуюся мишуру ободрать, то разницы между Мидасом и батраком с Вольных Островов будет куда меньше, чем хотелось бы обоим.

Который год уже о правилах приличия приходилось себе, находясь в обществе, эти правила чтящем, ежечасно напоминать: это ушло из рефлексов, и если голова в какой-то момент упускала контроль над поведением, Рифмач начинал вести себя, как говорили люди "престранно". Впрочем, чаще всего - сходило с рук. Потому как что возьмешь с перекати-поля, а вдруг он вообще - блаженненький, а таковым, говорят, сама Голубая Фея покровительствует...
Частица правды в том была.

Сам же Томас всем манерам предпочитал ту, которую избирал сам и которую избирали его спутники - нехитрую манеру дорожной дружбы, недолгой, но крепкой, когда делишь одно небо над головой, один костер, одну похлебку из котелка, а иногда даже и один дорожный плащ. Не до сантиментов.
Зато и не до лжи.

Княжна меж тем была сокрушительно права. Поражало просто, сколько правоты, в самом деле, было в суждениях этого еще очень юного существа. А дальше-то только хуже будет.
Скверно быть тем, кто всегда прав - их никто никогда не слушает. И с них потом за все спрашивают.

Меж тем, увы и ах, брак действительно навряд ли был уготован Томасу Лермонту, и не зря отец вздыхал по вечерам над томом с историей рода - очевидно, суждено было этой истории прерваться, чтобы продолжились на страницах Книги сотни историй других.
За чудеса всегда положена солидная цена.

Бэлль меж тем сыпала вопросами, как команда Робина - стрелами, только успевай уворачиваться, да все равно - не увернешься.
- На границах - говорят. Если из образованных и все мысли не сводятся к тому, из чего завтра похлебку варить. А для торговли, милая, вполне достаточно пальцев и глаз, уж поверь. А что до названия, - тут Томас поднял руки жестом безоговорочной капитуляции. - То тут я пас. У меня язык эдак не выворачивается, чтобы его произносить. Ну-ка, - он взял в руку перо и, макнув в чернила, быстро начертил на пустом пергаментном листе несколько затейливых иероглифов. - Вот так оно пишется. Правила алитерации где-то у меня в свитках были. Вот, значит, тебе задание - сядь, разберись и попробуй выговорить. А я за то в следующий раз привезу что-нибудь специально для твоего ребенка...

В стране Оз водились чудесные мастера игрушечных дел - тамошняя магия позволяла вырезать из дерева болванчиков почти совсем одушевленных. Только вот поди угадай теперь, что плоду брака Бэлль и Гастона будет интересней: шагающий деревянный солдатик с недоброй физиономией или все-таки зачарованная книжица, мелодичным голосом читающая немудрящие детские побасенки.
Мысль была отчего-то безрадостной, хотя, казалось бы, мысли о детях - любых - должны быть радостными по определению.

"Эге, странничек, - укорил себя Рифмач. - Да ты, никак, ревнуешь? Умолкни, Томас. Она не только у тебя на руках выросла. Тебе еще и нечего ей предложить".
И тут прав был уже он.

- Непременно посадим. - мужчина улыбнулся, светло и грустно, и заправил за аккуратное ушко Бэлль выбившийся из прически локон. - Любой каприз, пресветлая княжна. Пока я здесь - любой каприз.